Андрей Ильин - Обет молчания [= Маска резидента]
Старик опустил винтовку.
Конечно, старик был прав. Негоже оставлять на убой живых людей. Что они, назначенный на колбасу мясо-молочный скот? Да и ситуация не была столь безнадежной, как я желал, чтобы она выглядела. Способы освободить заложников существовали, но уж очень дохлые, как оттаявший по весне комар. А уж возможность выжить в них и вовсе приближалась к минус единице.
Я бы рискнул, поставил свою жизнь на кон, тем более что цена ей — две строки в рапорте, но в голове моей была заключена не принадлежащая мне информация. Я вообще не был человеком, я был сейфом на двух ножках. Сейф может принять самостоятельные решения? Нет! Он должен ждать, когда его откроют.
Согласно пунктам устава, поправкам к пунктам и дополнениям к поправкам, а также должностным инструкциям и, наконец, здравому смыслу, мне следовало избежать опасного, не влезающего в рамки задания приключения. Мешающее тому обстоятельство — устранить любым известным способом. Сейчас этим обстоятельством был старик-охотник, несколько дней тому назад спасший мне жизнь. При всей эмоциональной отвратности этот предписанный мне правилами Конторы поступок был очень логичен и в чем-то даже милосерден. Я лично могу устранить трех-четырех бандитов, Контора, если я до нее доберусь, вычистит всех. Достаточно будет слегка соврать, завысить уровень их проникновения в Тайну, чтобы неотвратимая кара настигла беглецов хоть на острове Пасхи. Здесь осечки не будет — голову на отсечение дам. С другой стороны, скольких людей я еще спасу, если моя информация достигнет цели. Судя по всему, нынешние мои противники в бирюльки не играют: ревизоров прикончили, заложников не пожалели. А я узнал лишь малую часть их деятельности! Какое количество «мокроты» тянется за ними еще, можно только догадываться. А сколько планируется в будущем… Ладно, допустим, влезу я в драку, прихвачу вместе с собой на тот свет полдюжины бандитской мелкоты. А главарей упущу! Подрежу у гидры несколько коготков, через неделю новые отрастут. Любители пострелять всегда найдутся. И потянется кровавый след дальше. Так что логичнее сделать? Покрыть своей смертью преступную организацию или, пусть ценой жизни не понимающего, что творит, старика, прервать кровавое действо? Пойти на одно вынужденное убийство, чтобы не допустить сотни? Что в этом аморального, противоречащего нормам человеческого общежития? Вы спросите будущие жертвы, что они об этом думают и согласны ли положить свои сто голов против одной, пожившего на этом свете старика. Не однозначно? То-то. А сам старик согласится на такой обмен, или сердце екнет?
Другое дело, что я не могу рассказать деду всю подоплеку дела, объяснить, что, отпустив бандитов восвояси, мы вернее достигнем отмщения, чем если будем отстреливать их по одному. Погибнуть мне сегодня — то же самое что объявить им полную амнистию.
Вот и выбирай между должностными предписаниями, долгом, логикой и эмоциями. Поступить благородно сегодня, рискуя обрести завтра бесчестье, или поступиться сиюминутными принципами ради скорого триумфа справедливости? Лично я предпочитаю последнее. Но дед? Но его пятимиллиметровая «тозовка»! Никак они не хотят соглашаться! Так что делать?
Я сомневался еще несколько секунд, пока не принял решение. Поиздевался дедок надо мной вволю, теперь моя очередь. Он хочет скандала? Он его получит! Сам напросился.
Я сбросил предохранитель, развернул карабин на старика. Он встречно вскинул «тозовку». Теперь мы напоминали дуэлянтов-гусар, сильно повздоривших во время пирушки и мгновенно протрезвевших, когда дело дошло до пистолетов. Ни тот, ни другой не решался стрелять. Ни тот, ни другой не опускал оружия. Мы уравняли свои возможности.
А ты, дедок, думал, один можешь пугать людей?
— Теперь слушай! — сказал я. — Только палец с курка сними, а то со злости ненароком бабахнешь.
— А ты за мой палец не болей. Ты за себя болей, — отвечал старик.
— Тогда так. Не хочу тебя расстраивать, но ты влип, крепко влип! Спас ты, дед, не бедного странника, а вполне конкретного работника службы безопасности, и все, что ты мне рассказал, ты рассказал должностному лицу при исполнении служебных обязанностей. Я тебе, конечно, благодарен, но покрывать не стану. Откровенничал ты зря. Десятой доли содеянных тобой преступных эпизодов хватит на то, чтобы запереть тебя в лагере до конца дней. Побег, подмена документов, последнее двойное убийство. Ах да, еще плюсуем два трупа на корабле. Или три? Это, если въедливый прокурор попадется, вышак. Грустно, дедок. Грустно?
Я увидел, что у старика затрясся на курке палец. Не переборщить бы. Возьмет да пальнет с расстройства. Нелегко такое разочарование перенести — спас, обогрел, рассказал все как человеку, а он возьми и поставь под карающий меч. Свинство! Это если цензурно выражаться. А лучше не выражаться, а давануть на собачку — и поминай обидчика как звали.
— Эй, дед, ты не волнуйся, я еще не все сказал. И пальчиком не грози. Он у тебя, между прочим, на курке лежит.
Дед поморщился, но ничего не ответил. И палец не убрал. Все-таки приятно иметь дело с профессионалом. Другой бы давно пальнул с перепугу, а этот не спешит, уверен в своих силах, уверен, что успеет упредить мои действия. Наивный, не знает он всех наших уловок.
— Короче, сидишь ты, дед, в дерьме по самые уши. Не позавидуешь. И выхода у тебя всего два: на гашетку жать и пулю мою встречную в лоб получать или в точности выполнить то, что я тебе сейчас скажу. — Разозлился дед, заиграл желваками. Не любил он такой тон, еще с тех давних времен, когда выбивали у него показания в следственных кабинетах. Пахнуло ему в ноздри знакомым духом. Но и выхода у него не было — или слушай, или обменивайся встречными пулями. На то и расчет. Злобность дедова мне в деле не помешает, а вот неверие в Мои угрозы — может.
— Кораблик ты возьмешь один. Не без моей помощи, но один! По крайней мере все должны считать именно так. И заложников, если они живы, освободишь один, и бандитов покараешь, если они доброго языка не поймут, тоже в одиночку. Это мое единственное и главное условие. И не дай бог, хоть одной живой душе расскажешь обо мне и моих действиях. Считай тогда себя коренным жителем тундры. Лишнее слово — лишний год рудников. Я не шучу. Если будут спрашивать о втором стрелявшем стволе, изображай ничего не понимающего лесного идиота: да, кто-то бегал, кто-то стрелял, но кто, ты не знаешь, и куда он делся, не ведаешь. На том и стой. Твоя свобода за твоими зубами хоронится: раскроешь лишку, выпорхнет — не поймаешь. Подтверждение требуется? Документы, ордера, постановления?
Дед помотал головой. Для узнавания ему было довольно моего чекистско-следственного тона.
— Вот и ладно, будем считать, ты подписал расписку о неразглашении. А теперь к делу.
Я демонстративно убрал карабин. Мгновение посомневавшись, старик сделал то же.
— Сука ты, — сказал он.
А это сколько угодно. Это в мою характеристику не впишут.
На том и порешили. Суть дела в отличие от преамбулы я изложил быстро.
— Главное, не допускай их в рубку и к якорям, — в заключение повторил я, — если они уведут судно, наша карта бита.
Сам я, спустившись к небольшой, впадавшей в море речке, начал собирать бутылки. Нет, я не хотел богатеть за счет сдачи дармовой посуды, я хотел разжиться дополнительным оружием.
Как я и рассчитывал, бандиты трезвенниками не были — бутылок я нашел в изобилии.
Не стало дело и за бензином. Прокравшись за кустами к бочкам с горючим, предназначенным для заправки автомобилей, я пробил одну из них сбоку ножом и заполнил пять бутылок. Горлышки я заткнул обструганными по размерам сучками. К ним привязал обрывки случайной тряпки. Фугасные гранаты системы «молотовский коктейль» были готовы. До Ф-1 они, конечно, не дотягивали, но в деле сгодиться могли.
Следующий этап операции, стопятидесятиметровый заплыв, обещал мне крепкий насморк или пулю в голову. Вообще-то я предпочитал насморк, но меня могли и не спросить.
Ближе к темноте я не без удовольствия срубал конфискованный у старика шмат копченого сала, чтобы обеспечить организм тепловыми калориями. И без удовольствия шагнул в воду. Одежду я, конечно, не снимал. Это только в кино герои-красавчики прыгают в холодную воду голяком. Понятно, им не выжить надо, а свои мужские достоинства восторженным зрительницам продемонстрировать. Более того, кроме своей одежды, я поддел снятую со старика меховую безрукавку. Лишние пять минут жизни мне не в тягость, а без красоты я обойдусь. Чем больше на мне будет надето, чем плотнее будет одежда, тем позже до моего тела доберется холодная вода. Чтобы не булькнуть камнем ко дну, я затолкал под куртку на живот пук сухого камыша, а чтобы не всплыть на поверхность, как надутый воздушный шарик, набил карманы мелкими камнями. Таким образом, я стал похож на маленькую подводную лодку. Хочешь всплыть — сбрось часть камней из карманов. Потянула вниз намокшая одежда — опять-таки избавься от части балласта. Надумал погрузиться глубже — вытяни пару палочек камыша. Прямо подводный атомоход. Жаль, с очень ограниченным районом плавания и еще более ограниченным запасом воздуха. Ну, ничего, тут мы применим старинный, придуманный еще первобытными разведчиками способ подводного дыхания через толстую соломинку. Главное — подобрать оптимальную глубину. Слишком близко к поверхности — можно ненароком бултыхнуть коленом, слишком глубоко — легким не хватит силы преодолеть давление окружающей воды. Тактику плавания я отработал за камышами на реке. Недурно, надо бы добавить лишних камней, так как морская вода более «тяжелая» и сильнее выталкивает человека. Как только солнце село за горизонт, я отправился в недалекое, но очень неприятное путешествие.